Экономическая теория признает в качестве универсального интегрального измерителя природного капитала капитализированную природную ренту. Поэтому методы оценки ренты имеют чрезвычайно важное значение для формирования системы национальных счетов. Вместе с тем спектр мотиваций о необходимости выявления государством рентных доходов в природопользовании гораздо шире, нежели задача адекватной оценки природного капитала. К примеру, в системе регулирования рыбных промыслов изъятие ренты в пользу государства позволяет создать равные экономические условия добычи биоресурсов в разных по природно-географическим качествам промысловых зонах, исключить в погоне за сверхприбылями переэксплуатацию наиболее ценных биоресурсов и, если необходимо, перераспределить рентный доход для стимулирования промысла в отдаленных районах и добычи недоиспользуемых в настоящее время запасов, для поддержки малого рыболовства, развития береговой базы и рыбохозяйственной инфраструктуры и т. д.

Нельзя забывать, что регулирование рентных отношений в рыболовстве было одной из целей передачи 200-мильных зон под национальную юрисдикцию. Своеобразное огосударствление биологических и других природных ресурсов в ИЭЗ делало их важными источником образования и присвоения природной ренты. Благодаря этому, прибрежные страны получили уникальную возможность социализировать и направить в нужное для общества (и рыбаков) русло рыбопромысловую ренту от более 9/10 общего мирового улова. Предполагалось, что передача прибрежным странам права распоряжаться биоресурсами положит конец бесконтрольным гонкам за рыбопромысловой рентой по принципу дерби и хищническому использованию наиболее ценных морских биоресурсов. Естественно, для этого требовались адекватные политические решения. К сожалению, большинство стран не воспользовались благоприятной ситуацией и позволили ренте "рассеяться" в теневой экономике. Рентный доход не стал главным источником самофинансирования рыболовства. Субсидии на развитие рыболовства продолжали покрываться за счет налогов на виды деятельности, не имеющие отношения к рыболовству, тогда как это можно было сделать за счет сборов за право пользования водными биоресурсами.

Анализ практики мирового рыболовства подтверждает, что проблема взимания платы за водные биоресурсы весьма злободневна не только в России, но и на Западе. Поэтому и отечественные, и зарубежные исследователи уже более двух десятилетий привлекают внимание политиков к необходимости выстраивания государственной системы регулирования рыбных промыслов на основе рентных отношений, а также к учету влияния рентообразующих факторов при принятии управленческих решений (Войтоловский, 1988; Гаврилов, Романов, 2001; 2003; Ивченко, 1985; Титова, 1984, 1991б, 2003б; Charles, 2001; Dasgupta, Heal, 1981; Lindner, et al., 1992). Однако до сих пор внедрение рентных отношений в практику государственного регулирования мирового рыболовства представляет собой вялотекущий процесс. Этот вид ресурсных платежей (в отличие от сборов за право владения и пользования землей, недрами, лесами и др. ресурсами природы) пока еще не воспринимается отечественными и западными политиками как важная составляющая системы государственных финансов.

Такому положению вещей есть объяснения. Дело в том, что рентные отношения в рыболовстве, методы исчисления ставок платы за водные биоресурсы и способы изъятия ренты в доход государства - проблема сложная, слабо изученная и неоднозначно проявляющаяся в практике рыболовства разных стран. Поэтому имеет смысл сделать коекакие пояснения для того, чтобы показать важность регулирования рентных отношений, которые становятся все более актуальными по мере роста ресурсных ограничений.

Идея изъятия в пользу общества земельной и природной ренты, включая рыбопромысловую ренту, уходит корнями к самому началу становления экономики в качестве научной дисциплины. Адам Смит более двух столетий тому назад в "Исследовании о природе и причинах богатства народов" обобщил взгляды своих научных предшественников на причины возникновения и необходимость взимания ренты государством. Он писал, что избыточный доход в земледелии и при добыче сырья (при равновеликих затратах труда и капитала) появляется вследствие значительных различий земельных участков и месторождений полезных ископаемых по плодородию (продуктивности) и местоположению относительно рынков сбыта. Во времена Смита рента воспринималась как плата собственнику земли (как правило, крупному землевладельцу) за разрешение пользоваться не только земельными участками, но и связанными с ними ресурсами: "лесной древесиной, луговой травой и всеми природными плодами земли". По свидетельству Смита, на Шетлендских островах владельцы прибрежных земель получают ренту и за "водные богатства", которая "выплачивается отчасти рыбой" (Смит, 1993: 168, 274).

Следует обратить внимание на некоторые принципиальные моменты в развитии теории ренты, которые будут полезны для последующих обоснований и выводов. На раннем этапе становления экономики (от "физиократов", включая времена А. Смита) рента рассматривалась в статическом аспекте. Причины ее возникновения сводились к частной собственности на землю и различиям земельных участков по плодородию и местоположению. По-иному воспринял теорию земельной ренты Т. Мальтус, обосновавший в 1798 г. концепцию убывающего плодородия почвы. Он предпринял попытку косвенными приемами объяснить побочные эффекты этого явления. Мальтус увидел ренту в динамике, поскольку связал изменения рентного дохода с проблемами экономического роста и кризисами в экономике (Мальтус, 1902).

Вслед за Мальтусом в 1817 г. великий английский экономист и политик Д. Рикардо также обратил внимание на то, что главными причинами возникновения ренты являются не только различия земель по плодородию и местоположению, а также частная земельная собственность, как утверждали его предшественники, но и "скаредность" природы. Он утверждал, что "с каждым приростом населения, который заставляет страну прибегать к земле худшего качества, чтобы иметь возможность увеличить свой запас пищи, будет подниматься рента со всех более плодородных земель". Более того, Рикадро предупреждал, что если бы такие общераспространенные естественные факторы, как "воздух, вода, упругость пара и давление атмосферы, были неоднородны по своим качествам, если бы они могли быть обращены в собственность и каждый разряд имелся в ограниченном количестве, то и они, подобно земле, давали бы ренту по мере использования низших разрядов" (Рикардо, 1955: 67, 71).

Считается, что Д. Рикардо первым среди экономистов корректно охарактеризовал наличие тесных связей между ростом экономики, земельной ренты и возникающими ресурсными ограничениями. Можно сказать, что именно Рикардо заложил принципиальные основы, как говорят в настоящее время, экологизации налоговой системы, ресурсосбережения и доктрины устойчивого развития. Еще в самом начале промышленной революции он заявил, что ясное понимание того, как появляется природная рента, имеет величайшее значение для науки политической экономии, т. е. для науки управления государством.

Рикардианские предупреждения о "скаредности" природы по отношению к морским биоресурсам долгое время не принимались в расчет, поскольку считалось, что мальтузианский закон об убывающей отдаче в природопользовании не применим к морскому рыболовству. Поэтому пока не возникла проблема ресурсных ограничений, задача насыщения рыбного рынка связывалась только с достижениями научно-технического прогресса, который выравнивал экономические условия промысла и быстро сглаживал проблему возникновения и присвоения рентных сверхдоходов. Цены на рыбу, выловленную в морях, вплоть до начала 1980-х гг. формировались как сумма материальных издержек, оплаты труда рыбаков и процента на капитал. Рента (если не обсуждать ренту редкости и монопольную ренту) не входила в их состав, а если и входила, то ненадолго. Иными словами, в условиях рыночной конкуренции стабильные цены сохранялись долгое время и даже имели тенденцию к снижению, поскольку в отсутствии природных ограничений ноу-хау позволяло быстро нивелировать все сверхдоходы, включая и возникающую от использования новых технологий дифференциальную ренту II, которую Маршалл квалифицировал как квазиренту в отличие от ренты истинной или дифференциальной ренты I (Маршалл, т. I, 1993: 135; т.II, 1993: 116).

Однако жизнь подтвердила правильность предсказаний Д. Рикардо и опасений А. Маршалла, высказанных им в начале XX века, что человек может не только переловить рыбу в морях, но и "в состоянии слегка изменить климат крупномасштабными дренажными работами, посадкой лесов и вырубкой их" (Маршалл, т. I, 1993: 217). Спустя сто пятьдесят лет после приведенных выше слов Рикардо экологические ограничения коснулись не только земли, недр, ресурсов флоры и фауны, но также атмосферы и гидросферы, т. е. приобрели биосферный характер.

Сегодня мало кто сомневается в том, что деятельность человека действительно способна изменить климат, а быстрорастущие ограничения приводят к возникновению рентных доходов там, где раньше они не могли появиться. Ренту стали приносить различия условий водоподготовки и водопользования, возможность дышать чистым воздухом и любоваться природными красотами, космическое пространство (радиотрансляционные спутники) и радиоволновые диапазоны (мобильные телефоны, предоставляющие доступ к системе Интернет) и т. д. (Гэффни, 1996). С ростом загрязнения окружающей среды ряд экономистов усматривают возникновение ренты не только при добыче или использовании ресурсов природы, но и в различной способности природных экосистем ассимилировать зягрязнения без ущерба для себя (Bovenberg and de Mooij, 1994; Fullerton and Metcalf, 1998). В табл. 3 показана хронология возникновения рентообразующего потенциала у разных видов природных ресурсов за последние три столетия (Харрисон, 2003).

О том, что борьба за мировую природную ренту крайне обострится в ближайшее время, свидетельствует не только нарастающий сырьевой дефицит, но и динамика роста ренты во второй половине XX века. Так, по экспертным оценкам, с 1960 по 2000 гг. мировая рента от использования земель сельскохозяйственного назначения выросла в 16,3 раза, горнорудная и лесная - в 9,3 раза, топливная рента - в 45,5 раз(Удвоение цен на нефть на мировых рынках в 2005 году по сравнению с 2000-м позволяет предположить, что рост топливной ренты намного превышает указанную цифру.) (Яковец, 2003). И это притом, что мировой валовый продукт за этот период вырос в 7 раз.

Одновременно с ростом мировой природной ренты происходил рост и так называемой квазиренты (сверхприбыль от технологических ноу-хау), увеличившейся за 40 лет в 61,9 раза (табл. 4). Созданию стартовой финансовой базы для роста технологической квазиренты во многом способствовала природная рента. Так что государства, правильно использующие собственную и особенно чужую природную ренту, получают решающие преимущества в завоевании мировых рынков. Это хорошо осознается в развитых странах, которыми, по мнению академика Д. С. Львова, в настоящее время присваивается 2/3 мировой природной ренты (Львов, 1999)

И поскольку в тех случаях, когда государство не принимает меры к изъятию в пользу общества быстрорастущего рентного дохода, вместе с ним растут возможности необоснованного обогащения частных лиц на фоне столь же быстрой деградации естественных экосистем, увеличиваются масштабы спекулятивных сделок, конфликтов, и разного рода асоциальных проявлений. Для исключения этого некоторые развитые страны стали вводить плату за право пользования даже нетрадиционными ресурсами природы, в частности, за радиоволновые диапазоны для мобильных телефонов третьего поколения (Харрисон, 2003).

Процессы глобализации лишь усиливают необходимость познания и эффективного использования категории природной ренты в экономиках сырьевых стран. Сегодня ТНК контролируют более половины мирового ВВП в стратегически важных рентоносных отраслях. Ими создан эффективный механизм присвоения чужой природной ренты. В этом механизме, как уже отмечалось, не последнюю роль играют суррогатные теории и псевдотеории, в которых сознательно затушевывается непреходящее значение в экономике природной ренты, размывается понятийная суть и границы этой категории, делаются попытки уравнивания сверхдоходов, приносимых от эксплуатации природного капитала, со сверхдоходами от других видов хозяйственной и иной деятельности (Гэффни и др., 2000).

Поэтому любому государству с сырьевой экономикой столь важно выстроить надежные правовые барьеры для исключения демпинговой распродажи природного сырья, включая рыбное, на мировых рынках и повысить контроль его экспорта. Это проблема весьма актуальна для

России, поскольку, как признают многие политики и официальные лица, за годы реформ утечка капиталов из России, львиная доля в которой принадлежит природной ренте, превысила сотни млрд. долл. США. Как справедливо утверждает Ю. В. Яковец, один из наиболее авторитетных исследователей теории ренты не только в России, но и за рубежом, "без выработки эффективного (и сравнительно прозрачного) механизма регулирования системы рентных отношений в национальном и глобальном масштабах практически невозможно решить коренные противоречия переходной эпохи, построить на справедливых и эффективных началах систему экономических и социальных отношений XXI века, обеспечить устойчивое развитие в глобальных масштабах" (Яковец, 2003: 6).

Что же касается биоресурсов Мирового океана, то, несмотря на то, что в зонах национальной юрисдикции появились все предпосылки для актуализации проблемы рентных отношений в рыболовстве, они до сих пор рассматриваются преимущественно при получении права доступа иностранных рыбаков к ресурсам национальной юрисдикции, т. е. на межгосударственном уровне. В национальных же границах использование рентных подходов на практике являет собой ни к чему не обязывающую констатацию факта: рыбная рента - это объективная экономическая категория, поэтому надо что-то предпринимать для учета в государственной системе регулирования рыбных промыслов этого неудобного для политиков и управленцев обстоятельства.

Известно, что наибольшие сложности при исчислении природной ренты возникают у ресурсов многоцелевого назначения (земля, лес и т. п.). Тем не менее, способы определения рентной стоимости земли и лесов установлены. В отличие от них водные биоресурсы - это ресурсы безальтернативного использования. В морском рыболовстве проблема искусственного увеличения продуктивности промысловых участков по аналогии с ростом плодородия почв в земледелии пока не возникает (аквакультуру и прудовое рыбоводство обычно классифицируют как подотрасли сельскохозяйственного производства). Иными словами, в данном случае можно говорить о ренте за сырые ресурсы природы, не преобразованные деятельностью человека, или о рикардианской ренте (в российских научных кругах более известной как дифференциальная рента I), принципиальные подходы к определению которой достаточно хорошо изучены. Кроме того, в рыболовстве проще, чем при использовании других природных ресурсов, реализовать идею сведения всех налогов к единому налогу - оплате права пользования водными биоресурсами, в чем собственно и состоит главная цель налоговой реформы в рыболовстве (Титова, 2000; Titova, 2001; Titova, 2002).

Тот факт, что на экономические результаты рыболовства огоромное влияние оказывает фактор местоположения - истина известная и не требующая доказательства. Что же касается фактора продуктивности, то на этот счет можно привести данные о вариации ее по разным зонам Мирового океана. К примеру, в Атлантическом океане средний улов рыбы с 1 кв. км акватории составляет порядка 260 кг, в Тихом - 170 кг, в Индийском - 40 кг. Не менее значительны вариации промысловой продуктивности по отдельным промысловым участкам каждого из океанов. Так, по данным профессора П. А Моисеева, при среднем улове в Атлантике в 260 кг/кв. км максимальный вылов достигает 830 кг при минимальном - 45 кг/кв. км. Для придонных рыб в зоне континентального шельфа средний, максимальный и минимальный вылов составляют соответственно 770, 1500 и 330 кг/кв. км. При этом наибольшей продуктивностью характеризуются морские участки у побережья Перу, Чили, в прибрежных зонах Баренцева и Северного морей. Для Тихого океана разрыв по продуктивности еще более значим. К примеру, при промысле пелагических рыб уловы варьируют от 50 до 2500 кг с 1 кв. км при среднем значении 880 кг (Моисеев, 1979).

Необходимость совершенствования рентных отношений в рыболовстве обусловлена также тем, что национальный контроль в прибрежных акваториях все более становится не только средством охраны биоресурсов и защиты интересов местного населения, но и важным инструментом давления на другие государства, заинтересованные в использовании ресурсов моря. Поэтому сегодня в дискуссиях о правилах регулирования рыболовства внимание привлекается к необходимости унификации экономических и правовых режимов ведения промысла биоресурсов в зонах национальной юрисдикции в целях защиты рыбаков от повышенного риска и, в первую очередь, защиты интересов малого рыболовства и прибрежных рыболовных общин. К сожалению, как отмечают зарубежные исследователи, этой стороне рентных отношений в мировом рыболовстве также не уделяется достаточного внимания (см., например, Cratchfield, 1982; Cunningham, et al., 1985).

Следует назвать еще одно обстоятельство, обусловливающее необходимость совершенствования рентных отношений и методов измерения рыбопромысловой ренты. Дело в том, что в последние два десятилетия идея о финансировании общепланетарных нужд за счет введения платы за глобальные ресурсы, т. е. ресурсы, принадлежащие всему человечеству, все чаще появляется на страницах научной периодики.

Многие политики также поддерживают эту идею (см.: Робертсон, 1999; Gieveland, et al., 1995; Commission..., 1995; Paul and Wahlberg, 2002).

К числу глобальных ресурсов относятся и биоресурсы открытых зон Мирового океана (за пределами 200-мильных ИЭЗ). Впервые вопрос о введении платы за пользование ими был поставлен по инициативе Пакистана в 1984 г. на XVI сессии Комитета ФАО по рыболовству (Войтоловский, 1988). Нетрудно спрогнозировать, кто будет получать выгоду от введения платы за доступ к общечеловеческим ресурсам и какими способами эта цель будет достигаться, если по сложившейся традиции отдать в руки мировых финансовых структур право на формирование методов установления платы за биоресурсы.