Аукционы квот биоресурсов сразу дали неожиданный для большинства рыбаков результат: цены на валютоемкие виды морепродуктов "взлетели до небес". Вместе с тем этот результат инициаторы торгов могли ожидать, поскольку опыт развитых стран позволял спрогнозировать спекулятивную скупку прав на промысел крупными судовладельцами, обладателями больших капиталов и теми, кто хотел быстро завладеть ограниченными рентоприносящими биоресурсами. Спекулятивные мотивации возобладали и в России: первый же лот на колючего краба в 14 тонн был продан по цене, в 45 раз превышающей стартовую ставку. Позднее был зафиксирован случай превышения предложенной цены в 75 раз. Более крупные крабовые лоты (в 55 и 100 тонн) были раскуплены в среднем с трехкратным превышением первоначальных цен. На лоты в 50 т пришлось до 60 % от общего числа реализованных прав. В ожесточенной борьбе с молотка пошли все 187 крабовых лотов (Горшечников, Сактаганов, 2001б).

В целом же на первых аукционах (февраль-март 2001 г.) и другие валютоемкие объекты (минтай, сельдь, палтус, треска и др.) были реализованы по ценам в 2-2,5 раза выше стартовых (Струначев, 2001).

Особой популярностью пользовались лоты на минтая, за которые иностранные участники платили намного дороже, чем могли себе позволить российские компании, и скупили половину прав на добычу этого вида. Аукционы выявили и другую скрытую форму передачи иностранцам прав на промысел в российской экономзоне: предоставляя кредиты на покупку квот российским рыбакам, кредиторы из-за рубежа по существу становились реальными владельцами судов, ведущих добычу биоресурсов под российским флагом.

Не имея возможности приобретать лоты по завышенным ценам, российские рыбаки предъявили правительству расчеты, подтверждающие невозможность окупить суммы на приобретение крабовых лотов.

Они свидетельствовали, что владелец лота в 14 т обязательно понесет убытки на сумму 1,3 млн. руб. (Горшечников, Сактаганов, 2001б). А чтобы оправдать покупку лота на камчатского краба и краба стригунаопилио в 50 т при стартовой цене 78,3 тыс. руб./т, надо вылавливать его в три-четыре раза больше, чем позволяет купленное право (Корельский, Гаврилов, Романов, 2003). Рыбаки заявляли, что на аукционах продается право браконьерить, поэтому предлагали сделать для российских участников промысла "цену отсечения", исходя из возможности ведения рентабельной добычи, а иностранных рыбаков наделять оставшимися квотами.

Однако в условиях ажиотажного спроса на валютоемкие виды морепродуктов или движимые иными, во многом непонятными с точки зрения защиты национальных интересов, мотивами инициаторы аукционных торгов не пожелали выслушать мнение специалистов. В марте 2001 г., анализируя первые результаты торгов, первый заместитель министра Минэкономразвития И. Матеров с удовлетворением констатировал: "люди почувствовали, что лучше конкурировать… К аукционам надо относиться как к варианту реального ценообразования". К бесспорным заслугам аукционов он отнес и то, что правительство "волевым решением" смогло подавить "рыбные бунты", которые были не чем иным, как попытками заполучить рыбу на дармовщину, а также сломать антиаукционную коалицию губернаторов, которые "мутили воду". "Теперь все поставлены в равные условия - иди на аукцион и покупай столько, сколько сможешь добыть. При этом давать взятки никому не надо". Вопросы о том, обладают ли честные рыбаки свободными средствами для покупки квот после девяти лет выживания в условиях финансового голода, в чьи руки перейдут ресурсы, помогут ли дополнительные налоговые обременения преодолеть кризисные явления в российском рыболовстве, что станется с прибрежным рыболовством и вообще с рыбацким сообществом в целом, либералов из экономических ведомств не интересовали (Москва торжествует…, 2001).

Негативные последствия неквалифицированных решений сказались быстро. К концу года положение дел в российском рыболовстве выглядело уже не столь оптимистично, как в феврале-марте. На "круглом столе" в Госдуме (октябрь 2001 г.) и на последовавших за ним парламентских слушаниях (14.12.2001) рыбаки, ученые, представители администраций приморских регионов констатировали иное: аукционы снизили экономическую эффективность отрасли, упущенная за год выгода из-за непрофессионального их проведения, приведшего к простою судов в начале путины, и другие потери превысили сумму доходов, полученную от продажи квот. На 35 % уменьшились налоговые поступления в бюджеты разных уровней. Произошло дальнейшее вытеснение российских рыбаков с мирового рынка морепродуктов, поскольку до половины квот в явном и неявном виде были проданы иностранным пользователям (Горшечников, Сактаганов, 2001а). По сравнению с предыдущим годом в 2001 г. иностранные пользователи легально получили квот на вылов биоресурсов на 20,4 % больше, а российские пользователи - на 10 % меньше. К тому же в результате того, что плата за ресурсы была введена в дополнение к другим налогам уже в первом полугодии 2001 г., произошел существенный и во многом спекулятивный рост оптовых цен на минтая, треску, сельдь, кальмара, что, в свою очередь, увеличило розничные цены в 1,5-2 раза. В целом же, по расчетам экспертов, рост цен на морепродукты дополнительно извлек из кармана потребителя 1-1,5 млрд. руб., снизил покупательскую способность населения и, следовательно, потенциальные возможности внутреннего рынка, т. е. был нанесен серьезный ущерб российскому рыбохозяйственному комплексу. В рыбопромысловых регионах выросла социальная напряженность (Зиланов, 2004).

Получившие право лова иностранные рыбаки были поставлены на промысле в привилегированное положение. Их по существу никто не контролировал, тогда как для крупнотоннажного российского флота была вменена суточная норма вылова, которая строго отслеживалась.

Для БАТМ, к примеру, она равнялась 80 т/сутки, в то же время для иностранных судов суточные нормы не устанавливались вообще. Естественно, это способствовало сокрытию уловов иностранными судами однотипных характеристик. Согласно судовым журналам, их улов составлял 6-8 т/сутки, поэтому они отчитывались недоосвоением квот. При этом утверждалось, что они находились на промысле круглый год, хотя приобретенные ими квоты можно было освоить за 15-20 дней. По расчетам специалистов, для крупнотоннажных судов, ведущих промысел под любым флагом, судовая квота минтая в 2 тыс. т (а такие квоты были преобладающими у иностранных судов) оборачивается убытками в 3 млн. долл. США. Так что только очень наивный человек мог поверить, что иностранные суда ведут промысел в российской экономзоне на невыгодных для себя условиях, сжигая только топлива 15-20 т/сутки. Естественно, российских рыбаков не могло не беспокоить, почему не принимаются меры по выдворению иностранцев из российской экономзоны за явное браконьерство и в чем причины столь трогательной заботы о них. А. Арбузов, капитан-директор БАТМ "Остров Сахалин", Герой Социалистического Труда, Лауреат Государственной премии СССР, с горечью отмечает, что честно и нормально работать в своем Отечестве невозможно: "чтобы выжить, надо стать браконьером, или… иностранцем" (Арбузов, 2001).

По сравнению с развитыми странами процесс передела квот биоресурсов в России носил особенно циничный характер. За рубежом "товаризация" квот началась с бесплатного (или за символическую плату, которая, к примеру, в Новой Зеландии составляла всего лишь 3 новозеландских доллара за тонну любого биоресурса) наделения ими рыбаков по историческому праву. Это право формировалось на основе средних уловов за три-пять лет, предшествующих началу введения индивидуальных квот. Получив квоты, рыбаки самостоятельно принимали решения об их продаже-купле, т. е. создавали первичный рынок квот. Государство же на основе цен, сложившихся на первичном рынке, устанавливало или корректировало плату за право пользования биоресурсами (Iudicello, et al., 1999; The New Zealand's Quota…). Но, как было показано выше, подобная схема первоначального распределения квот также была далека от совершенства и не позволяла выявить истинную рентную стоимость биоресурсов. Российские же рыбаки из написания собственной истории попросту были вычеркнуты. "История" рыбных промыслов в России в угоду "искателей" рыбной ренты создавалась заново: вначале следовало купить квоты по спекулятивной цене, вести промысел три года, после чего уровень освоения становился "историей".

Судьба "слабаков", пополняющих ряды безработных, российское государство не интересовала, что опять-таки разительно отличается от практики квотного передела биоресурсов в развитых странах. Хотя и в развитых странах в условиях истощения морских экосистем, первичный рынок позволил сконцентрировать квоты биоресурсов в руках не рыбаков и обострил социальные проблемы в рыбацком сообществе.

Положение российских рыбаков усугублялось тем, что большинство из них стали "слабаками" еще до аукционных торгов по причине ошибок рыночных преобразований, которые были усугублены введением нового международного правового режима в экономзонах прибрежных стран. Из-за отсутствия государственной поддержки в трудный для рыбаков период средне- и крупнотоннажный флот покинул открытые зоны Мирового океана и экономзоны других государств и сконцентрировался у берегов России. Его мощность в основных бассейнах промысла в 4 раза превысила ресурсное обеспечение (Комличенко и др., 2004). Некоторые эксперты считают, что в дальневосточных морях суммарная грузоподъемность судов к началу торговли квотами в 7,5 раз превышала выделяемые лимиты на добычу биоресурсов. Число же краболовных судов на сотню превосходило то количество, которое могло без особых трудов выловить годовой ОДУ камчатского краба (Спиридонов, 2001). Это предполагало, что наряду с удалением при помощи аукционов из промысла "неэффективных" рыбаков, необходимо было предпринять меры для решения проблемы балансового соответствия промысловых мощностей и ресурсных возможностей.

Сходная проблема существует и в ИЭЗ развитых стран. В силу чего правительства этих стран пытаются решать ее посредством выкупа у рыбаков лицензий на промысел, оплаты выходных пособий, выделения значительных сумм из бюджета на борьбу с безработицей в рыбной промышленности, выплаты денежных пособий за вывод судов из промысла, или субсидирования промысла в экономзонах других государств (Титова, 2003б). Так что аукционы по-российски без одновременного решения проблем трудоустройства "лишних" рыбаков и создания механизмов смягчения неизбежного роста конфликтных ситуаций в рыбацком сообществе вряд ли можно признать удачным способом удаления избыточных промысловых мощностей с промысла.

В дополнение к изложенному следует отметить, что в самом начале торговли квотами появилось множество других свидетельств того, что "волевые решения" правительства, игнорирующие мнение профессионалов, лишь усугубили системный кризис рыбохозяйственного комплекса. К примеру, аукционами была сдержана крабовая путина 2001 г., поскольку на аукционы было выставлено 100 % квот на право лова крабов, а торги запоздали. Организаторам торгов не было дела и до того, что для проведения путины рыбаки взяли кредиты и несли убытки из-за простоя судов. Для оплаты квот они прибегли к новым заимствованиям, ориентируясь на стартовые цены, и заложили в качестве гарантий возврата долгов после путины практически все свое имущество.

Однако крабовые квоты пошли с молотка по спекулятивно взвинченным ценам, т. е. при явном поощрении монопольных проявлений организаторами торгов. Для многих мелких предприятий, начавших вставать на ноги после первых потрясений рыночных реформ, аукционы обернулись банкротством. Банкротами стали не только добывающие, но и перерабатывающие фирмы (Струначев, 2001).

Если крабовая путина была в разгаре к старту аукционов, то сельдевые квоты пришлось оплачивать за полгода до начала путины, надолго выводя из дела оборотные средства. Но инициаторы аукционов на такие "мелочи" внимания не обращали, чем лишь усугубили нарастающий конфликт "рыбаки - правительство" и окончательно подорвали доверие рыбацкого сообщества к действиям властей.

При введении аукционов квот в Минэкономразвития не анализировался, а поэтому и не комментировался тот факт, что российские рыбаки - в отличие от иностранных - оплачивают не только приобретение квот, но и платят другие налоги, и опять же на более высоком уровне, чем в других странах мира. Поэтому в борьбе за обладание квотами с иностранными рыбаками российские рыбаки заведомо были поставлены в худшие состязательные условия. К тому же вряд ли можно найти другую страну, где бы рыбаки вместе с прессом налогов так, как в России, страдали от поборов контролирующих служб. Вкупе с налогами это и является главной причиной ухода промысла в теневую экономику.

Пытаясь доказать Минэкономразвития более высокую общественную пользу от передачи квот российским пользователям, рыбаки делали и предоставляли министерству сравнительные расчеты самостоятельно. Упоминавшийся выше капитан-директор БАТМ "Остров Сахалин" А. Арбузов приводит данные о сравнительной экономической эффективности от покупки на аукционах права на добычу охотоморского минтая однотипными крупнотоннажными иностранными и отечественными судами. В качестве базы он взял объемные и экономические показатели промысла его судном в 2000 г., добавив к ним плату за ресурсы по условиям аукционов 2001 г. Его расчеты подтвердили, что отечественные суда могут дать суммарный экономический эффект, выражающийся в виде поступлений в бюджет от налогов, сборов, а также зарплаты занятых на промысле, на 500 тыс. долл. США больше, чем в случае продажи той же квоты иностранцам. В дополнение к этим расчетам А. Арбузов приводил и иные доводы, с которыми трудно не согласиться: отечественные суда обеспечивают занятость не только по отраслевой технологической цепочке, но и занятость правительственных чиновников, налоговых инспекторов и многочисленных стражей порядка (Арбузов, 2001). Но чиновников, судя по всему, никто не понуждает заботиться об общественной пользе от использования ресурсов, принадлежащих народу России, в более широком ракурсе, нежели от разового наполнения бюджета (а иногда и собственного кармана). Хотя, как вскоре оказалось, из-за последовавшего перелова валютоемких видов биоресурсов аукционная вакханалия, действительно, стала "пирровой победой" для бюджета.

Много нареканий высказывалось и по поводу того, что рыбаками не понятны роль аукционных бирж, критерии их отбора, уровень затрат общества на содержание дополнительной бюрократии и т. д.( Год спустя рыбаки уже знали ответ на этот вопрос. Это заключение можно сделать из интервью "Российской газете" (14.08. 2002), которое дал очередной председатель Госкомрыболовства Е. И. Наздратенко. Самое плохое в аукционах, утверждал он, было то, что они резко увеличили затраты на содержание бюрократии по управлению квотами и поразили рыбаков своей циничностью. Аукционная биржа за два дня работы, ничего не делая, просто предоставив помещение для проведения аукционов, зарабатывает более 30 млн. руб. "Такие бы деньги да на строительство сейнеров в Северодвинске пустить! - с сожалением констатировал Наздратенко. - Но для сейнеров денег нет. После торгов закатили два роскошных обеда для участников аукциона. Я думаю, у любого рыбака голова бы закружилась, попади он за такой стол... Даже такое сомнительное дело, как аукцион, можно вести не так цинично… На таких аукционах среди веселья и брызг шампанского программируются трагедии, как с генералом Гамовым…" (Наздратенко, 2002).) К тому же аукционные торги не сделали распределение квот процессом более прозрачным, чем предшествующая им процедура распределения промышленных квот. Не оправдались и надежды Минэкономразвития, связанные с тем, что аукционы приведут к снижению уровня браконьерства. Произошло обратное. Из-за необходимости погашения кредитов на покупку квот масштабы браконьерства резко выросли. Рыбаки свидетельствуют о том, что если до аукционов в дальневосточных морях браконьерством занимались порядка 30-40 краболовных судов из 150, то после введения аукционов численность браконьерских судов утроилась, т. е. браконьерствуют практически все. И поскольку самим рыбакам хорошо известны браконьерские отечественные и иностранные суда, представители рыбохозяйственных организаций предлагали Минэкономразвития передать право распределения квот и контроль их освоения ассоциациям, союзам и иным объединениям рыбопромышленников. Но, как повелось, не были услышаны властями (Горшечников, Сактаганов, 2001а).

Профессионалы высказывались за ликвидацию аукционов по торговле "рыбой в воде" и законодательное закрепление иных форм взимания платы за право пользования биоресурсами с обязательной увязкой платежей с налоговой реформой, т. е. с заменой ими других налогов (Гаврилов, Романов, 2001; Титова, 2000).

Естественно, правительство должно было отреагировать на то, что аукционный передел квот не соответствует заявленным целям, а также на предложения рыбаков и администраций рыбодобывающих регионов о необходимости совершенствования системы предоставления биоресурсов в пользование. На пресс-конференции в Южно-Сахалинске в сентябре 2001 г. министр Минэконоразвития Г. О. Греф, отвечая на волнующие рыбаков вопросы, заверил их, что вскоре ситуация с аукционами должна радикально измениться, поскольку уже появились механизмы прозрачного распределения квот и отслеживания эффективности их использования. Он пообещал рыбакам и общественности, что "как только сформируется механизм работы саморегулируемых (курсив автора. - Г. Т.) организаций - правительство для себя решение такое приняло, - мы отменим аукционы и передадим распределение квот саморегулируемым (курсив автора. - Г. Т.) организациям, в которых уровень прозрачности, как вы понимаете, на порядок выше. Потому что рыбаки сами себе взятки давать не будут". Министр пообещал также ускорить "переход к биржевой торговле, созданию инфраструктурной биржевой торговли уже переработанными и выловленными рыбными ресурсами... Мы будем прилагать усилия к созданию этой инфраструктуры и постепенного ухода от аукционного распределения квот" (Герман Греф…, 2001).

Однако рыбаки выразили обоснованные сомнения в том, что обещания министра Минэкономразвития будут выполнены. Объясняя причины сомнений, В. П. Горшечников, президент ассоциации рыбопромышленников Сахалина и Дальнего Востока, заявил, что с самого начала биржевых аукционов сформировался круг лиц, представляющих интересы иностранцев, которые создали "мощное лобби, обладающее огромными финансовыми ресурсами и довольно большим влиянием в среде столичных чиновников. А значит, они без борьбы не сдадутся и будут делать то, чтобы аукционная продажа квот сохранялась как можно дольше" (Горшечников, Сактаганов, 2001а).

Прогноз и оценки профессионалов вновь оправдались. Саморегулируемые организации рыбаков не были созданы даже спустя пять лет после начала торговли квотами, а наиболее ценные ресурсы остаются объектом наживы дельцов теневой экономики и поныне. Биржевые спекулянты и те, кто по сомнительному историческому праву завладели биоресурсами, набрали такую политическую силу, что повернуть дело вспять до сих пор оказывается невозможным.