Хотя первый год торговли квотами на аукционах выявил множество негативных последствий, рыночный передел биоресурсов (или первичный рынок квот, как называют его некоторые политики) продолжался еще два года. Об общих итогах этой акции правительства убедительнее всего могут свидетельствовать цифры статистики.

Имеет смысл напомнить, что к моменту введения аукционов наметились признаки того, что отрасль начала оживать от потрясений "шоковых" реформ. Несмотря на чрезвычайно сложное состояние рыбохозяйственного комплекса, с 1995 г. вновь стали прирастать уловы (рис. 11), а вместе с этим улучшаться и другие показатели. Так, начиная с 1998 г., производство продукции стало рентабельным (в 1998 г. прибыль составила 2 млрд. руб., в 1999 г. - 5,9, а в 2000 г. - 7,0 млрд. руб.) (Концепция развития…, 2003). Однако после введения аукционных торгов рост уловов прекратился, и они стали быстро снижаться, уменьшившись на 1,1 млн. т за четыре года (с 4 млн. т в 2000 г. до рекордно низкого уровня - 2,9 млн. т. - в 2004). Вместе с этим, естественно, стал падать и уровень рентабельности, достигнув в 2003 г. отрицательного значения (-2,2%). Вынужденная необходимость покупки квот увеличила и без того огромный недостаток оборотных средств и побуждала рыбаков прибегать к кредитам.

Динамика показателей кредиторской задолженности и недостатка оборотных средств в рыбохозяйственном комплексе России за 1999-2004 гг. отражена на рис. 16. Из рисунка видно, что после начала торговли квотами недостаток оборотных средств возрос с 29,6 млрд. руб. в 2000 г. до 50,9 в 2004, а кредиторская задолженность увеличилась с 37, 7 млрд. руб. в 1999 г. до 70 млрд. в 2004, достигнув 93 % от стоимости произведенной продукции (Киселев, 2005).

Платежи за квоты подняли до недопустимого уровня налоговое бремя. За 2000-2004 гг. федеральный бюджет получил от платы за ресурсы в дополнение к другим налогам 47,5 млрд. руб. (сумма огромная для отрасли), что составляет в расчете на год 9,5 млрд. руб. В отрасль же за рассматриваемый период возвращалось ежегодно около 4 млрд.руб. Рис. 17 показывает явно несправедливые взаимоотношения рыбного хозяйства с федеральным бюджетом по части поступлений от платы за ресурсы и возврата их на нужды отрасли. Возвращаемых средств недостаточно даже на оплату содержания органов государственного управления рыболовством и финансирование работ по изучению и охране рыбных ресурсов, не говоря уже об использовании части поступлений от платы за ресурсы на цели стабилизации положения дел в рыбохозяйственном комплексе.

Обсуждая проблему взаимоотношений отрасли с бюджетом, нельзя забывать, что наряду с платежами за ресурсы отрасль платит и другие налоги и социальные отчисления. К примеру, в 2003 г. они составили 6,4 млрд. руб., т. е. вместе с платой за ресурсы за этот год было изъято в бюджет 19,2 млрд. руб. Исследователи отмечают, что в рыбохозяйственном комплексе показатель отношения платежей в бюджет к выручке от продаж (23 %) выше, чем в пищевой промышленности и промышленности в целом. И это притом, что доля убыточных предприятий в рыбохозяйственном комплексе составляет 51,7 %, тогда как по пищевому сектору этот показатель равен 48,6 %, а по промышленности в целом - 42 % (Алдошина, 2004).

Динамика показателей на рис. 11, 16 и 17, отражающих рост кредиторской задолженности, недостаток оборотных средств при одновременном падении уловов и росте налогового бремени, свидетельствует о чрезвычайном финансовом истощении отрасли. У предприятий практически не оказалось средств для приобретения орудий лова, на проведение ремонта, закупку судового топлива и выплату зарплаты. В дополнение к этому появились факты разорения ранее устойчивых предприятий (Дальморпродукт, Севрыбхолодфлот, Архангельская база тралового флота). Торговля квотами привела к обезлюдению многих рыбацких поселений на побережьях Крайнего Севера и Дальнего Востока.

Вместе с тем масштабы изъятия из отрасли финансовых средств можно соотнести с потребностями для оздоровления ее. По расчетам специалистов, на начальном этапе для этого потребуется вкладывать порядка 20 млрд. руб. ежегодно (Киселев, 2005). Возрастание за счет этого уловов, к примеру, на 1 млн. т, позволит увеличить прирост товарной продукции на 40 млрд. руб., что приведет не только к росту поступлений в бюджет, но со временем создаст у отрасли внутренние ресурсы для самофинансирования потребностей расширенного воспроизводства.

Цифры финансовых вливаний, которые необходимы для экономической стабилизации отрасли, удивительным образом по величине совпадают с цифрами ее финансового обескровливания в результате аукционных торгов. Самое поразительное в аукционной практике - то, что, похоже, в правительстве никто даже не задавался мыслью о необходимости с самого начала торгов сверять их результаты с динамикой экономических показателей. Случившееся в рыбохозяйственном комплексе полностью развенчивает заявления главы Минэкономразвития о том, что платежи за биоресурсы не будут носить фискальный характер. На выраженную фискальность этих платежей указывает то, что их суммы, в два раза превышая другие налоговые поступления, не возвращаются в отрасль. В победных рапортах о росте налоговых сборов правительство забыло о своих обещаниях и прямых обязанностях использовать поступления от платы за биоресурсы для стимулирования развития береговой базы, судостроения и возврата промысла в другие районы Мирового океана. А ведь подобного налогового пресса в рыболовстве нет ни в одной другой стране. Для иллюстрации этого утверждения можно привести пример Новой Зеландии, система индивидуальных квот биоресурсов в которой была введена в 1986 г. и, в силу своей мобильности, служит образцом для подражания в других странах (Iudicello, et al., 1999). Введение новозеландской системы в числе других целей, как известно, преследовало постепенное внедрение в практику рентных платежей, а также обеспечение роста поступлений в доход государства от налогов и сборов в рыболовстве. Но, как оказалось, на десятый год с начала "товаризации" квот сборы от биоресурсов покрывают только 80 % от фактических затрат на сырьевые исследования, охрану и управление рыболовством (Dewees, 1996). Как отмечалось, развитые страны и Китай, выделяют огромные субсидии на поддержку рыбной промышленности.

В России же социально и геополитически важная отрасль, находящаяся в системном кризисе, является как ни странно донором для других секторов экономики.

Практика проведения аукционов дает все больше подтверждений тому, что аргументы противников аукционов имели под собой веские основания. Это относится и к предостережениям, что торговля квотами неизбежно приведет к дальнейшей деградации запасов валютоемких объектов промысла (минтая, трески, крабов, морских ежей и др.), пользующихся повышенным спросом на мировых рынках. Так и случилось.

Основным подтверждением перелова валютоемких объектов промысла является уменьшение их ОДУ. Так, уже в 2002 г. реальный ОДУ в экономзоне России уменьшился по сравнению с 1998 г. на 800 тыс. т, причем по валютоемким видам - в среднем вдвое. Запасы минтая за этот период сократились с 2270 до 930 тыс. т, при этом в нерестовом запасе остались лишь впервые созревающие рыбы (Корзун, 2004).

Особенно пострадали от натиска "товаризации" квот биоресурсов запасы камчатского краба. Поскольку нет достоверных данных о том, сколько же краба на самом деле вылавливается (а по оценкам экспертов, как правило, фактический вылов в 6-10 раз превышает объем проданных прав на промысел), признаком перелова может служить динамика ОДУ камчатского краба за последние годы (37 тыс. т; 18 тыс. т; 9 тыс. т; 4,5 тыс. т и, наконец, 1,8 тыс. т), свидетельствующая о том, что популяция краба ежегодно уменьшается вдвое и ее ждет неминуемая гибель. Сегодня лов камчатского краба стал малоприбыльным, тогда как при вылове в 37 тыс. т официально регистрируемая выручка составляла порядка 600 млн. долл. США (Буслаев, 2005). Сложившаяся на дальневосточных крабовых промыслах ситуация вынуждает губернатора Приморского края С. Дарькина выходить с инициативой о введении временного запрета на добычу камчатского краба (Диалог…, 2005).

Если не будут внесены радикальные изменения в практику регулирования рыболовства в российской экономзоне, то, судя по всему, аналогичная судьба ждет и другие валютоемкие ресурсы. По данным КамчатНИРО, растут объемы выброса мелкого минтая, имеющего низкий спрос на внешних рынках. При этом минтай размером менее 20 см рыбаками выбрасывается полностью, у минтая до 32 см идет на выброс 9/10 улова, выбрасывается и часть более крупной рыбы. В результате растет перелов промыслового запаса, цифры которого впечатляют: в 2000 г. он составил 57 тыс. т (20 % от официального вылова), в 2001 - 62 тыс. т (22 %), в 2002 - 23 тыс. т (9,5%). По заключениям экспертов, количество производителей восточноохотоморского минтая сократилось за последние годы в 4 раза (Алексеев и др., 2005).

Со снижением нерестового запаса корфо-карагинской сельди в Беринговом море дела обстоят еще тревожнее. Причиной снижения его также является рост выбросов маломерной и некондиционной рыбы.

Если вылавливаемая сельдь предназначена к продаже на внешнем рынке, выбросы превышают половину улова, а общий ежегодный уровень выбросов в среднем за 1996-2002 гг. оценивается в 40-60 тыс. т. По подсчетам ученых из КамчатНИРО, за 1995-2002 гг. из общего вылова сельди в 666,4 тыс. т неучтенные выбросы составили 176,5 тыс. т. Они рекомендуют запретить промышленный лов сельди из-за катастрофического истощения популяции (там же, 2005).

И в это же время на Дальнем Востоке ежегодно не осваивается 800- 900 тыс. т ОДУ тех видов биоресурсов, которые не пользуются спросом за рубежом, а на внутреннем рынке - из-за высоких транспортных расходов и неразвитости инфраструктуры оптовой торговли.

Приведенные выше факты свидетельствуют о порочности практики "товаризации" квот. Очевидно поэтому законом о рыболовстве, принятым в декабре 2004 г., запрещена свободная торговля квотами, которые закреплены за их владельцами на 5 лет. Однако аукционная торговля сохранена как для впервые вводимых объектов промысла и долей, вторично выставляемых на рынок, так и для долей, выставляемых на продажу самими пользователями. Всего за 2004 г. на аукционах было продано квот на сумму 1,984 млрд. руб. (Холодов, 2005) Состоявшиеся торги воспроизвели порочную практику скупки квот по спекулятивным ценам не рыбаками. Это, к примеру, произошло с продажей прав на вылов крабов в Баренцевом море в 2004 г., за приобретение которых разгорелась нешуточная борьба. Первый лот при стартовой цене в 9 млн. руб. был продан за 279 млн. руб., другой - при цене предложения в 1 млн. руб. приобретен с молотка за 49 млн. руб. И хотя лоты куплены российскими компаниями, кредиты на покупку предоставили иностранные банки (Наша справка, 2004). Нетрудно догадаться, каким способом будут погашаться эти кредиты. Однако вместо того, чтобы прекратить аукционную торговлю квотами, и разобраться, почему практически не достигнута ни одна из заявленных целей аукционов, торги продолжались и в 2005 г.

Трехлетняя практика торговли "рыбой в воде" лишь подтвердила то, что было ясно профессионалам перед введением этой новации. Бывший заместитель Министра рыбного хозяйства СССР, бывший зам. председателя Госкомрыболовства, а ныне вице-губернатор Мурманской области профессор В. К. Зиланов накануне введения аукционов утверждал, что истинный смысл их "состоит в том, чтобы дать возможность узкой группе финансово-чиновничьего госаппарата, связанного с владельцами иностранного и отечественного капитала (включая теневой), присвоить морские живые ресурсы российской экономзоны и изменить финансовые потоки при оплате квот в свою пользу" (Зиланов, 2001). К сожалению, эти слова подтвердились: аукционная торговля квотами привела к невиданной в практике рыболовства переэксплуатации морских биоресурсов в российской экономзоне, оказалась несостоятельна экономически и нанесла большой политический вред. В подобной ситуации поражает бездействие властей, не способных справиться с теневыми кукловодами, наживающимися на спекуляции ресурсами общенациональной принадлежности. Вот на кого правительство должно было бы направить "волевые решения", а не на рыбаков, которые поставлены в навязанные властью условия выживания и вынуждены играть по надоевшим и чуждым большинству из них правилам.

Процесс наживы на деградирующих ресурсах продолжается. До сих пор не предложена система мер по его предотвращению. Рыбные аукционы скомпрометировали цели и идеологию рентного налогообложения, отодвинули проблему установления рентных отношений и рентных подходов в регулировании рыболовства на неопределенный срок.

Платежи за биоресурсы, закрепленные в Налоговом кодексе, имеют мало общего с рентными платежами, поэтому они не могут способствовать целям выравнивания экономических условий добычи биоресурсов в различающихся по природным и географическим характеристикам зонах промысла и исключения питательной почвы для коррупции и противоправных сделок.

Но, несмотря на весьма сомнительные последствия торговли "рыбой в море", у апологетов этой новации существуют намерения перейти от первичного к вторичному рынку квот. Возможность последующей рыночной реализации закрепленных квот предусмотрена Концепцией развития рыбного хозяйства на период до 2020 г. Некоторые же представители власти (к примеру, бывший член Совета Федерации от Приморского края О. Н. Кожемяко) видят во вторичном рынке "важнейшие положения гражданского права рыночной экономики - право иметь собственность, возможность покупать или обменивать ее" (Кожемяко, 2004) или, как губернатор Приморья С. Дарькин, утверждают, что благодаря этому произойдет подъем отрасли уже в ближайшие 4-5 лет (Необходимость …, 2005). Вместе с тем суть, цели и порядок введения очередной рыночной новации пока весьма туманны: ни у рыбаков (квазивладельцев долей квот), ни у общественности (истинного владельца морских биоресурсов) нет четкого представления о принципах функционирования вторичного рынка квот.

В этой ситуации закономерен вопрос о дальнейшей судьбе рыбных аукционов.