Казалось бы, к концу XX века при наличии мощных информационно-аналитических технологий и множащихся направлений их прикладного использования с проблемой измерения рентных доходов не должно возникать непреодолимых сложностей. Более того, эта задача должна стать одним из приоритетных направлений использования современных информационных технологий в природопользовании.

Однако этого не произошло, и теория ренты, можно сказать, продолжает прозябать на обочине большой науки. Поэтому возникает резонный вопрос: в чем причины такого парадокса? Ответ на него прост: как только находятся политики, готовые вывести теорию из области академических дискуссий в практику, на их пути воздвигаются непреодолимые барьеры. Их выстраивают те, кто наращивает свои богатства за счет приватизации общего дохода.

Впервые беспрецедентные меры против практического использования теории ренты были предприняты в третей четверти XIX века. Тогда многие политические движения включили задачу изъятия ренты в доход общества в качестве центральной в свои программы, т. е. появилась реальная возможность удовлетворять общественные потребности за счет природной ренты. Попытки политиков, к сожалению, не увенчались успехом. Практическая реализация теории была приостановлена под лозунгом острой необходимости обновления экономической науки, ее терминов, понятий и особенно математического аппарата. Классическая политэкономия вместе с теорией ренты была мгновенно свергнута с пьедестала, а на ее место поспешно возведена неоклассическая экономика. Это событие в истории развития экономических знаний носит название "маржиналистской революции", или революции "предельной полезности" (начало 1870-х). Действительно, в классической науке было много гипотез и не всегда хватало рабочего инструментария. Однако математический аппарат и в новой экономике появился не сразу. Кроме того, на протяжении многих десятилетий, начиная с Рикардо, он развивался в недрах классической политэкономии и был вполне пригоден для установления рентных доходов. Так что никаких революционных перемен в экономике не требовалось, она могла бы и дальше развиваться эволюционно. "Революция" же потребовалась, чтобы быстро избавиться от теории, ставшей опасной для тех, кто строит свое благополучие на приватизации чистых доходов общества.

Неоклассическая наука вместе с обретением математического аппарата до неузнаваемости исказила положения о роли природной ренты в жизни общества. Она объединила землю и другие богатства природы с физическим капиталом и перестала рассматривать их в качестве самостоятельного явления в экономике. Рента была уравнена с доходами от вложений капитала и труда и стала представляться как заурядная прибыль. Подобный маневр позволил избавиться от идей о справедливом распределении в обществе рентного дохода. И сделано это было, как утверждает профессор М. Гэффни (США), с целью запутать настоящее и будущие поколения политиков и экономистов, стремящихся постичь суть теории ренты и реализовать их на практике. Более того, из учебников по экономике исчезли имена ученых, обосновавших необходимость формирования государственных доходов преимущественно за счет налогообложения природной ренты (более подробно об этом см.: Гэффни и др., 2000; Титова, 1999; Andelson, 1979). Доход общества стал формироваться за счет налогов на заработную плату и прибыль. Это привело к современной налоговой системе, которая собирает гораздо больше средств с честных налогоплательщиков и тех, кто находится "под фонарем", т. е. с бюджетников, чем с олигархов и иных "искателей ренты".

С тех пор в принижении значимости природной ренты в системе государственных финансов продолжают использоваться явно ненаучные приемы. В их числе: замалчивание возможностей использования альтернативных систем сбора налогов и более справедливого распределения в обществе богатств природы, подкуп ученых для написания политических фальшивок, наклеивание ярлыков (типа "марксисты") на тех, кто занимается поиском методов изъятия природной ренты в государственную казну и т. д. Особенно преуспевают в этом неблаговидном деле наиболее ортодоксальные ответвления неоклассических теорий, в частности, монетаризм, которые создаются, щедро оплачиваются и пропагандируются теми, кто строит свое благополучие на приватизации рентных доходов.

Сложившаяся ситуация позволила Ю. В. Яковцу отнести природную ренту к разряду "мерцающих, трудно уловимых и измеримых, многозначных, о сути которых идут бесконечные споры" экономических категорий. Хотя эти категории и, в частности, теория ренты, считает он, далеко "не виртуальные, а вполне реальные. Они служат тайными пружинами и побуждениями для активной деятельности предпринимателей, выражают неуловимую душу собственности, служат скрытым механизмом распределения и перераспределения огромных богатств, как в национальной, так и в мировой экономике, манящим источником изысканий для многих поколений теоретиков" (Яковец, 2003: 5).

Ситуация в мировом рыболовстве - наглядное подтверждение слов Ю. В. Яковца. Из-за погони за рентными доходами рост браконьерства, масштабы истощения морских биоресурсов, пользующихся повышенным спросом на мировых рынках, и коррупция на рыбных промыслах приобрели в настоящее время планетарный характер. В отчетах по глобальным проектам UNEP по оценке потерь биоразнообразия и социально-экономической оценке международных вод именно несовершенство учета и отчетности в рыболовстве и погоня за сверхприбылями квалифицируются в качестве корневых причин серьезной переэксплуатации водных биоресурсов практически во всех промысловых зонах Мирового океана (Озолиньш, Спиридонов, 2001; UNEP, 2004, 2006). Изменить ситуацию с переэксплуатацией основных объектов промысла чрезвычайно сложно, ибо владельцы гигантских квот приобрели достаточную монополистическую мощь в навязывании выгодных им политик и режимов рыболовства в глобальных масштабах. Главной целью этих политик является сохранение любым способом возможности приватизации рыбопромысловой ренты.

Как уже отмечалось, по экспертным оценкам, ежегодный ущерб от браконьерства и теневых оборотов в России оцениваются в 2-2,5 млрд. долл. США (HEADLINE, 2000). Естественно, что, обладая такими сокрытыми от налогов доходами, дельцы теневого сектора в рыболовстве стали реальной властью, поскольку имеют возможность для лоббирования законодательства, позволяющего им и далее приватизировать рыбопромысловую ренту. Это, судя по ходу событий, легко удается, поскольку они находят серьезную поддержку у себе подобных за рубежом, а также у властных структур, исповедующих под одобрение Запада рыночный фундаментализм.

Вместе с тем "шила в мешке не утаишь", поэтому рентные платежи все шире практикуются при регулировании природопользования за рубежом. Однако методы изъятия ренты несовершенны, в результате чего значительная часть природной ренты достается дельцам теневой экономики. Распространено мнение, что свободные аукционы являются наиболее точным способом выявления рентных доходов, поскольку власти якобы не оказывают влияния на формирование рыночных цен на права в природопользовании. Поэтому истинная рыночная ценность ресурсов определяется автоматически по готовности покупателя выложить определенную сумму за права добычи, т. к. он (покупатель) имеет лучшее представление об оптимальном уровне издержек и доходов в природопользовании, нежели чиновник.

Но это в теории. На практике же и покупатель квот, и коррумпированный чиновник, распределяющий права, имеют представление о доле ренты в цене прав на промысел. Это их обоюдная тайна, позволяющая вести сговор о цене продажи прав так, чтобы получить взаимную выгоду, т. е. в реальной жизни не существует абсолютно свободных аукционов, которые бы позволили выявить ренту. Это уже было продемонстрировано на примере аукционов квот биоресурсов за рубежом. Нечто аналогичное происходит и при продаже на аукционах прав лесопользования, землепользования и т. д., что вынуждает западных исследователей признаваться, что аукционы являются малоэффективным способом выявления рентных доходов (Gillis, 1992; Schmithsen, 1977).

Поэтому в дискуссиях относительно методов определения ренты в западных литературных источниках широко распространен термин "улавливание" (Боске, 2001). "Улавливать" ренту разными приемами приходится потому, что все параметры, необходимые для ее расчетов, малодостоверны. Как отмечалось, цены на сырьевых рынках подвержены серьезной деформации из-за неэластичности предложения сырья и сговора монополистов (см. об этом главу 3). А учет и отчетность в большинстве природоэксплуатирующих отраслях таковы, что не дают возможности выявить истинный уровень эксплуатационных затрат. Это обстоятельство позволяет списывать на легальную часть добытого сырья издержки на нелегальные обороты, ибо от налоговых и иных контролирующих органов под завесой пресловутой коммерческой тайны скрыты огромные сверхдоходы, т. е. из теневой сферы, действительно, не поступают объективные рыночные сигналы. К ситуации с дымовой завесой вокруг выявления рентных доходов в рыболовстве (как, впрочем, и в других видах природопользования) не могут не возникнуть следующие вопросы:

- Почему ресурсы общенациональной собственности передаются в пользование при полной непрозрачности экономических результатов добычи?

- Почему общество должно мириться с данными официальной статистики о нерентабельности промысла притом, что уровень нелегальных оборотов по оценкам экспертов в разы превышает поступления в бюджет от распределенных прав пользования биоресурсами?

- Разве не предлагает рыночная теория использование нерыночных методов установления ренты там, где рыночные методы терпят фиаско?

- Почему общество не может передавать биоресурсы в пользование на приемлемых для себя и большинства рыбаков условиях, т. е. на уровне общественно приемлемых для двух сторон издержек и доходов?

- Разве предприниматели, выходя на промысел, не рассчитывают получить прибыль и, очевидно, получают ее, в ином случае давно бы прекратили заниматься этим видом деятельности?

- Почему от сложившихся условий распределения прав в рыболовстве страдают, прежде всего, честные рыбаки, исправно платящие налоги?

- Если монополисты сговариваются об уровне рыночных цен, то почему бы в национальных границах не определять рыбную ренту не по разнице рыночных цен и завышенных издержек, а по разнице нормативных издержек в предельных и конкретных условиях промысла, или же посредством использования для исчисления ренты расчетных (нормативных) цен, как это практиковалось в плановой экономике и практикуется в Норвегии?

- Почему бы на аукционах не выставлять на конкурс квоты под гарантию обеспечения квотодержателями общественно приемлемых издержек по разным типам судов, видам и зонам промысла, а, значит, и поступлений платы за ресурсы после их вылова? Логика должна быть одна: принимаешь данные условия, ведешь белый промысел, исправно оплачиваешь право пользования общенациональными ресурсами, - добывай. Не хочешь принимать предлагаемые условия пользования ресурсами общенациональной собственности, - твое место займут другие, ибо рынок предложения труда в рыболовстве избыточен.

Перечень вопросов о несуразностях управления пользованием ресурсами общенациональной собственности можно продлить. Но и перечисленных достаточно, чтобы понять, что ответ на них упирается в решение четырех основных проблем: (1) совершенствование методов установления нормальных/нормативных издержек и доходов в рыболовстве; (2) создание такой информационно-аналитической системы поддержки расчетов рыбопромысловой ренты, которая бы более всего соответствовала быстро меняющимся условиям рыболовства; (3) устранение на рыбных промыслах всех деструктивных налогов и введение взамен их понятной для рыбаков системы сборов за право пользования биоресурсами; (4) значительное сокращение не в меру расплодившейся рати контролеров и поверяющих.

Рассмотрим названные проблемы по порядку.